The Economist: РФ цепляется за фальшивую память, потому что настоящую уничтожил СССР
Войдя в элегантный двухэтажный дом в стиле модерн в Томске и поднявшись по грубой лестнице, можно войти в размеренный мир профессора, который жил в начале 20-го века.
Посетителям этого частного музея предлагают пересмотреть старые семейные альбомы, сесть за стол профессора и почувствовать запах духов, изготовленных в честь 300-летия императорской династии Романовых в 1913 году (после большевистского переворота их переименовали в «Красную Москву»).
Можно одеть пенсне профессора и полистать его настенный календарь за 1909 год. Чашка чая из китайского фарфора тех времен и стакан шнапса в конце экскурсии становятся завершающим штрихом впечатления от мира, которого не коснулись большевистский переворот, Вторая мировая война и распад СССР. Кажется, что профессор, который живет в доме, вот-вот вернется. Но есть одна проблема. Никакого профессора не существует, - пишет The Economist.
И он, и его квартиру год назад создал бизнесмен из Новосибирска, который купил квартиру в старом деревянном доме для своего сына, студента Томского университета. Квартиру обставили мебелью и заполнили предметами, которые бизнесмен коллекционировал на протяжении 20 лет.
«В странах, где старые дома и предметы часто остаются в руках одной семьи, такие проекты могут назвать фальшивыми или чрезмерными. В России же, где семейные истории были порваны в клочья рукотворными катастрофами 20-го века, одержимо хватаются за прошлое», - пишет издание.
«Мы пытаемся сохранить прошлое, которое может исчезнуть в любой момент», - говорит куратор музея Екатерина Кирсанова.
Томск, через который проходит Транассибирская магистраль и который не жалели во времена архитектурной модернизации 20-го века, сильно пострадал в первые годы 21-го. Тогда нерадивые бизнесмены сожгли много сохранившихся исторических зданий (порой с жильцами внутри), чтобы захватить землю в историческом центре. «Дом профессора» тоже был поврежден огнем, в котором погиб студент. Превращение здания в музей – это не столько дань продолжительности истории, как завещание для ее постоянного разрушения.
